Всеволод Бобров — футболист, хоккеист и тренер

Спортивная слава капризна и забывчива. Популярность действующего спортсмена вовсе не является гарантией того, что спустя несколько лет после завершения карьеры профессионала его фамилия по-прежнему будет на устах болельщиков. Сколько тому примеров! А вот легендарные имена можно перечесть по пальцам. В нашем хоккее это Борис Майоров, Анатолий Фирсов, Валерий Харламов, Александр Мальцев, Владислав Третьяк, Вячеслав Фетисов. Особняком в этом коротком списке стоит имя Всеволода Боброва.

Стоит, несмотря на то, что в силу времени видеть его игру могли только те, кому сейчас не менее 40. Несмотря на то, что сотни метров кинопленки, на которой кинооператоры 50-х поймали в кадре великого "Бобра", лежат мертвым грузом в архивах Госфильмофонда и современный экран дарит нам лишь жалкие крохи в хоккейных фильмах-мемориалах. Несмотря на то, что после кончины Всеволода Михайловича кое-кто упорно пытался представить дело так, что, дескать, уж больно щедро одарила природа этого спортсмена и грех было не играть при таких данных. В общем, Бог дал, а сам Бобров здесь вроде как и ни при чем.

В чем секрет избирательности болелыщицкой любви - загадка. Почему нынешние мальчики, к сожалению, все реже и реже играющие в "звезд", все-таки знают, кто такой, скажем, Александр Рагулин, а вот при имени его наследника жесткой и мощной игры в защите Валерия Васильева морщат лоб. Хоть и прошло-то всего десяток лет, как оставил Валерий лед. Одно-единственное поколение болельщиков сменилось. Почему все дальше и дальше уводит нас память от сводившего с ума в 70-х сочетания фамилий Харламов - Петров - Михайлов, вычленяя из трио, в игровой период неделимого, обладателя первой. Харламов... И пресекается голос, и становится тоскливо на минуту.

Этих "почему" - тысячи. Для меня одно из самых магических "почему" - Всеволода Боброва. Уверен, как бы ни был замечателен и уникален его технический арсенал. как бы фантастически он ни катался и бросал - этого мало для рождения легенды. Спроси любого на хоккее, чем "покупал" Бобров? Единицы скажут про его знаменитый крюк одной рукой или виражи, оставлявшие защитников в дураках. Но все по неведомой мне причине, услышав прославленное имя. закивают головами, в крайнем случае лаконично бросят: "Бобер - сила!" Опять-таки редкий болельщик припомнит. что в 130 матчах национальных чемпионов Всеволод Михайлович забросил 254 шайбы, почти по две за игру, что, будучи тренером, он дважды приводил сборную страны к золотым медалям первенства планеты. Но каждый уверит вас, что, играй Бобров сегодня, было бы кому научить уму-разуму молодых. Каждый из тех. кто хоть что-то смыслит в хоккее.


Вопросы на эту тему можно задавать бесконечно. Но безответственность утомляет. И заводит в тупик. Так что попытаюсь хоть частично разгадать феномен Боброва, понимая, разумеется, непосильность задачи. Многие пробовали это сделать, призывая на помощь тех. кто играл рядом с ним, кто воспитывался им в московском "Спартаке" и сборной страны. А почему не поискать ответы там, где суть характера Всеволода Михайловича проявлялась столь же ярко, как и на хоккейной площадке и футбольном поле? Там - за дверью квартиры в знаменитом "генеральском доме", вросшем в столичную землю на обочине Ленинградского проспекта рядом со станцией метро "Сокол". Там - в гостях у вдовы спортсмена Елены Николаевны Бобровой.

---

Сейчас, после пятнадцати лет жизни с Севой, долгой работы администратором, заместителем начальника ледового манежа ЦСКА, не верится, _ что в 1963 году я даже не задумывалась, что в нашей жизни существует безбрежный и полный страстей мир спорта. Так складывалось, что в моей семье "болеть" считалось дурным тоном. Поэтому шумные трибуны республиканского стадиона в родном Киеве, статьи в "Советском спорте", репортажи Вадима Синявского - все это для меня не существовало. Уже потом я поняла, в какой замечательной школе, с точки зрения болельщика, училась - вместе со мной туда с ранцами бегали Лобановский, Каневский, Биба, к моменту знакомства с Всеволодом Михайловичем ставшие известными футболистами.

А познакомились мы так. Впервые в Москве я оказалась именно в 1963 году. И надо ж такому случиться - 9 мая. В городе праздник, понятно, что тогда его отмечали живее, ветераны еще не были ветеранами. А меня на вокзале встречают два новоиспеченных генерала. Им накануне присвоили звания. Без лишних объяснений меня посадили в машину и привезли сюда, на "Сокол". Поднялись мы на четвертый этаж, позвонили. Дверь открыл человек, особого впечатления на меня не произведший. Познакомились: "Сева!" - "Лена!" Сели за стол. Выпили за Победу. Я все оглядывалась в непривычной обстановке. хотелось понять, куда же это я попала. Сами понимаете, генералы, пусть и молодые, к простому смертному в такой день вряд ли пришли бы в гости. Бросились в глаза спортивные кубки, стоявшие, кажется, на шкафу.


Наклоняюсь к одному из своих кавалеров и спрашиваю:

- Зачем столько призов? Чьи они?

А он отвечает так, между прочим:

- Мы в гостях у Боброва...

Ну и что, думаю? Мне и невдомек было, кто такой Бобров. Тогда тот же генерал пояснил, что это знаменитый футболист и хоккеист, его вся страна знает. А мне вдруг стало обидно: неужели больше некуда пригласить, кроме как в компанию каких-то спортсменов?

Поднялась из-за стола и говорю своим сопровождающим, что. пожалуй, нам лучше уйти. Кое-как меня уговорили остаться. Не помню, о чем мы тогда говорили, вряд ли о спорте. Ибо в тот период Сева только собирался в Одессу, на новую работу в качестве старшего тренера футбольной команды "Черноморец". Незадолго до нашей встречи он ушел в отставку в звании подполковника - этот факт я хорошо запомнила потому, что он был без формы. Вот тогда он и сказал эти свои слова, сидя рядом со мной:

- Вы та женщина, на которой я бы женился.

Восприняла это как шутку. И. как выяснилось, напрасно. На следующее утро Сева примчался в нашу гостиницу при постпредстве Украины с охапкой цветов. Потащил гулять в Сокольники. Наверное, во время этой прогулки я догадалась наконец, что рядом со мной неординарный человек. Представьте себе: идут празднично одетая молодая женщина, без ложной скромности скажу - привлекательная, и рядом с ней мужчина за 30, в довольно скромной одежде, в невзрачной кепке. На кого по логике должны обращать внимание встречные прохожие? Разумеется, на женщину. 8 нашем случае - ничего подобного. Нас будто сопровождал шлейф вздохов:

- Смотри, Бобер идет!

Что мне тогда понравилось, мой будущий муж на это реагировал очень достойно: без заносчивости. но и без ложной скромности. Да, мол. Бобер, такой, какой есть.

На том мы и расстались. Я вернулась в Киев, к мужу и дочери. а Бобров поехал в Одессу. Но два дня в Москве не прошли бесследно. А спустя год выяснилось, что слова Всеволода Михайловича в первый час нашего знакомства оказались пророческими.

Образ "звезды"... Он создается. как снежный ком скатывается. Достаточно кому-то слепить снежок и пустить его по крутому склону. А там уж Бог знает что получится. Ибо судьбу под имидж подогнать очень трудно. Сколько лет подряд газеты короновали Марадону, но кто ж мог предвидеть, что снежный ком его всемирной славы в одночасье превратится в ничто, натолкнувшись на непреодолимую преграду.


Впрочем, тут я не совсем прав. Где-где, а у нас прекрасно умеют создать человеку такой образ, который ему больше подходит по партийно-идеологическим соображениям. Боброву всю жизни неистово клеили ярлык эдакого рубахи-парня, добряги, способного на проявление злости /и то спортивной/ только у ворот соперника. И жизнь ему навязывали такую же: беспроблемную. "звездную", эталонную. Мы, между прочим, навязывали, журналисты.

Может быть, поэтому мы охладели к собственной истории? Уж больно двухцветно нам ее преподносили многие годы: то враги, то плакатные герои вокруг. Но ребенок знает, что так не бывает. Не было так и у Боброва. Я не собираюсь вникать в нюансы его личной жизни, анализировать с дотошностью микроскопа, что и почему произошло. Просто лишний раз хочу сказать, что Всеволод Михайлович был не идолом, а нормальным человеком, который шел к личному счастью не самой короткой дорогой. Его первый брак распался. У Елены Николаевны тоже возникла сложная ситуация. Дочери Светлане уже было пять лет. мать выступала категорически против нового замужества. В общем, на карту ставилось многое.

Всеволод Михайлович и Елена Николаевна рискнули. И правильно сделали.

После мы с мамой два года не разговаривали. "Подумаешь. - скажет кто-нибудь. - зато за Бобровым, как за каменной стеной жить, да еще как сыр в масле кататься. Кумир!" Что до каменной стены, то эти "кто-нибудь" будут правы. Всеволод Михайлович был мужчиной в полном смысле слова. Домовитый, с руками, как говорят. Невероятно внимательный и галантный. Любящий отец. При этом -бывал резковат. Ревновал с избытком. Болтать не любил.

Все эти качества Севиного характера не раскрывают, если их не подкрепить примерами. Так что давайте по порядку.

Не помню такого, чтобы дома у нас не было цветов. Нет, это не те букеты, что приносят с собой друзья и поклонники. Сева обожал цветы и очень любил их дарить. Не скажу, что он досконально знал язык цветов, но когда и какие подарить, угадывал всегда. Весной дом благоухал от сирени, ландышей. Чего не принимал. так это помпезных букетов. Сейчас, когда прохожу по аллее в ЦСКА, где установлены бюсты выдающимся спортсменам. в том числе и Боброву, всякий раз испытываю какую-то неловкость. Лежат у подножий букеты искусственно-красных гвоздик. отдающие такой унылой официальностью. Точно знаю, он бы этого не одобрил. Цветы для него были радостью, а не проформой. Может быть, поэтому Сева не испытывал никакой тяги к садоводству. Как. скажем. Анатолий Владимирович Тарасов. Тот аж из Голландии луковицы тюльпанов привозил. Всеволод Михайлович же ценил не процесс, а результат.


А вот домашнюю работу обожал. Одиннадцать лет прошло, как его не стало, а в нашей квартире многое до сих пор помнит его руки. Знаете, есть дома, где все есть, извините за каламбур. А люди туда не тянутся. Холодом каким-то веет от этого выставленного напоказ изобилия. Мы с Севой жили не бедно. Но он никогда не старался подменить в доме людей ультра-современной техникой. прочим барахлом. Помню, что году в 72-м он впервые привез из какой-то поездки приемник "Сони". Вот и вся аппаратура. Телевизор-то появился случайно. Он лежал в больнице, и тогда как раз шел чемпионат мира. Чтобы ему было полегче, я и купила телевизор, привезла его в палату, уж потом он "переехал" домой. Это я к тому, что уют в нашем доме присутствовал не благодаря каким-то уникальным гарнитурам и всяческой технике, а потому что Сева в каждый уголок старался вложить душу. Ну и я вслед за ним. Это превратилось 8 потребность - следить за тем. чтоб ему дома нравилось. Наверное, нам удавалось превращать квартиру в маленький домашний клуб. Иначе не собирались бы здесь постоянно люди. Друзья могли прийти в любое время, а заскочив на минутку, оставались на часы.

Кроме дома, были у Всеволода Михайловича еще две страсти: автомобили и голуби.

Не стань он профессиональным спортсменом и тренером, без дела бы не остался. Не знаю уж. кто в нем перевешивал: гонщик или механик. Он самозабвенно был готов заниматься машиной, будь то его первая - "Москвич-401", "БМВ" или "Волга". А водил так. что дух захватывало. Эту страсть передал и нашему сыну - Михаилу. Миша впервые сел за руль тогда, когда его сверстники только-только осваивают велосипед. Сева подкладывал ему кучу всяких подушечек, чтоб мальчик мог дотянуться до педалей.

Голубей Всеволод Михайлович держал у старшего брата в Косине. Голубятня была одна из лучших в Москве. Один Бог знает, сколько денег, валюты в том числе. потрачено было им на птиц. Вез голубей со всех концов света. Однажды с огромным трудом достал два мешка дефицитного корма для своих питомцев. Неделя идет, другая, и вдруг голуби стали умирать. Сева никак не мог взять в толк - почему? Случайно выяснилось, что весь этот долларовый корм брат Владимир скармливал потихоньку... курам, которых разводил на продажу. Трагедия! Были птицы и дома. Вернее, одна - большой говорящий какаду. Любимой темой его было выяснение вопроса "где Сева?" А Сева то на сборах, то на играх в других городах и странах.

Не знаю, хорошо это или плохо, но Отец (так мы стали звать его после 1969 года, когда родился Миша) твердо соблюдал правило: дом с работой не путать.

Это не значит, что мы не говорили о хоккее или футболе между собой. Наоборот - в основном только об этом и говорили. Но без профессионального налета. Это он оставлял в раздевалке и на площадке. Неудачи переживал, как правило, в себе. По излишней угрюмости и молчаливости я догадывалась. что "наши" проиграли. Всегда неунывающий Юра Нырков, с которым Сева играл и в ЦДСА, и в ВВС МВО, потом дошедший до генерала, говаривал в таких случаях:

- Ну проиграли, ну и что! Это же спорт.

Сева не спорил, но внутри не соглашался. Взвинченным я видела его редко. Связано это было не столько с неудачами на площадке. сколько с обидами околохоккейными и околофутбольными. В 1969 году Всеволода Михайловича пригласили тренировать футболистов ЦСКА. Это был год очередной его переквалификации из хоккейного специалиста в футбольного. Говорят, от добра добра не ищут. В хоккейном "Спартаке" у него все складывалось неплохо. В 1967 году чемпионами страны стали. Но ЦСКА для Боброва был чем-то особенным. Позвали - и он пришел, верный своей страсти к этому клубу. Так вот. в 69-м у армейцев не без помощи Всеволода Михайловича хороший ансамбль подобрался: Алик Шестернев. Володя Федотов, Юра Истомин. Боря Копейкин. Володя Капличный... Я уже точно не помню, почему 8 борьбе за "бронзу" их опередили динамовцы Тбилиси, кажется, по лучшей разнице забитых-пропущенных. Но четвертого места армейскому начальству показалось мало и Севу "попросили". Новым "старшим" назначили Валентина Николаева, тоже из "команды лейтенантов". На сей раз армейцам удача улыбнулась - они стали чемпионами страны-70. Как водится. должен был состояться праздничный банкет. Сева ждал приглашения, я это видела. И дождался. Через третьи руки. Мне и по сей день странно, что никто не нашел минуты позвонить нам домой и пригласить на чествование по-человечески. В тот вечер Сева пришел домой нахохлившийся, говорил сквозь зубы. Я сразу уяснила, что он никуда не собирается. Дело, конечно, не в банкете как таковом. Ему было ужасно обидно, что его вклад в нынешний успех ЦСКА так быстро забыли. А ведь это были его ребята.

В общем, сидим дома, кто-то в гости зашел на огонек. Настроение - так себе. Мы тогда жили не в этой квартире, а рядышком, балкон одной из комнат выходил прямо на площадь у метро. Вдруг слышим - под окнами настоящий салют. Выстрел за выстрелом. Выскакиваем на балкон и... Севино лицо расплывается в улыбке, счастливой, как у ребенка. Внизу стреляли шампанским ребята из ЦСКА, пришедшие после официального банкета к своему бывшему тренеру.

Конечно, это не аргумент в споре о профессиональных качествах Боброва-тренера. но об отношении к нему, как к человеку, говорит лучше некуда.

Что я еще упоминала? Ах да. ревность. Не знаю, как другим женщинам, а мне это даже льстило. Не часто такое встретишь, чтобы из-за тебя мужчина был готов на все. Хотя проявления этого качества характера редко носили у Севы признаки гнева. Обычно перед "выходом в свет" он подходил ко мне и тихо говорил:

- Прошу тебя, излишне не кокетничай.

Но иногда корректность и воспитанность уступали место природе. Первый раз я увидела Севу в роли дуэлянта в день свадьбы. Отмечали мы ее в Центральном Доме журналиста. Уже собирались расходиться. И тут дернул меня черт за язык обронить, что маловато осталось настоящих рыцарей, тех, кто перед женщиной может на колени встать. Мои слова слышали два посторонних гражданина, выпивавших сами по себе. И вот в фойе, когда я села переобуть туфли, они бухнулись мне в ноги и предложили помочь надеть сапоги. Не успела я толком объяснить им что к чему, как 8 фойе появился Сева. Дальше, как говорят спортивные комментаторы, все было делом техники. Спустя несколько дней Боброва вызвали в Спорткомитет "на ковер". Но, к нашему удивлению, разнос отменили. Выяснилось, что два подвыпивших "джентльмена" были кандидатами в диссиденты, и высокий чин, принимавший Всеволода в кабинете, лишь пожурил его и напоследок добавил:

- Мало ты ему по уху съездил...

Это мы все о каменной стене. А теперь несколько слов о сыре в масле. Когда мы поженились, основным местом жительства Севы были сборы. Он почти не появлялся у себя дома, где жила его сестра с двумя глухонемыми детьми. Весь быт пришлось налаживать с нуля. Если учесть, что Всеволод Михайлович в принципе не знал о существовании такой формы хранения денег, как сберегательная книжка, то можете себе представить, сколько проблем встало перед кумиром болельщиков. В пиковых ситуациях выручало философское отношение Всеволода Михайловича ко всем бытовым вопросам. Как я уже говорила, он был абсолютно неприхотлив. А домашний уют воспринимал через людей, его окружавших...

Люди, окружавшие Всеволода Боброва... Жена, дочь, сын, родственники, друзья. Это, так сказать, само собой. Но слава Боброва, статус спортивного героя определяли и иной круг общения - с сильными мира сего, элитой советской и зарубежной. Живя в одном доме с маршалами и генералами, будучи и их кумиром, он не мог не общаться с людьми, от которых зависела не только его судьба, но и судьба всей страны. В конце концов. Бобров был лидером атак команды ВВС МВО, созданной и лелеемой сыном Иосифа Сталина - Василием. Ужасный век, ужасные сердца, как сказал поэт. Но и интересное, рисковое время, яркие судьбы.

Об этой стороне жизни великого спортсмена мы постараемся рассказать чуть позже. Опять-таки с помощью Елены Николаевны Бобровой, находившейся с мужем и там. куда простым смертным вход был строго воспрещен.

Любимый форвард Василия Сталина

- Тут я, пожалуй, ничего нового не вспомню. Ведь как только тема сталинизма заполонила страницы наших газет и журналов, на свет вытащили всю семью "отца народов". Досталось и Василию Сталину, сыну генералиссимуса. За исключением случая, когда Василий спасал от курировавшего столичное "Динамо" Берии спартаковца Старостина, все отношения Сталина-младшего со спортсменами журналисты увязывали и увязывают почему-то с застольями и пьянками. Мол, Василий пил, а "звезды" его команды ВВС ему в этом тяжком деле помогали. Не спорю, было и такое. Попробуй откажись от предложения всесильного. Но у тех, кто был связан с армейским спортом той эпохи, сохранились и воспоминания о Василии Сталине совершенно иного характера.

Он был чистой воды меценат от спорта. Сейчас таких, по-моему, и нет. Все сводится к деньгам, спонсорству. А спонсор и меценат - это вовсе не одно и то же. Тот же Василий Сталин искренне болел за спортсменов, мечтал об успехах и всячески помогал этому. К слову, многие нынче склонны думать, что Всеволод Михайлович как сыр в масле катался, пока выступал за армейские команды. На деле же все, что он получил, это ту квартиру, где мы живем с нашим сыном Михаилои. Ни о каких машинах, прочем добре и речи не было. Сева не просил - и никто не предлагал. Кроме Сталина. Именно Василий Иосифович и "выбил" для семьи Бобровых нормальное жилище.

Да, взбалмошный был человек, взрывной, но и заботливый. Как-то недавно случайно встретилась на улице с вдовой Василия Капитолиной Васильевной. Мы с Севой звали ее просто Капа. День был примечательный: она пришла в ЦСКА, как ходят на кладбище - почтить память мужа. Ведь его прах до сих пор запрещают перехоронить в московской земле в склепе Алиллуевых. Первые спортсооружения ЦСКА на Ленинградском проспекте -своеобразный памятник Стали-ну-меценату. И ели на территории спорткомплекса - тоже. Вот и появилась здесь Капа в день юбилея Василия, вспомнить о былом, погоревать.. -Тогда и рассказала мне о том, как строился армейский бассейн, по меркам послевоенного времени - чудо спортивной архитектуры. Отдыхали они с Василием в Сочи. Вдруг - приглашение от отца отобедать вместе. Редкий это был случай, и Капа всю дорогу уговаривала Василия поднять разговор о финансировании строительства бассейна ЦСКА. За столом, выждав время, Василий обратился к отцу с просьбой выделить деньги. По словам Капы, мороз пошел по коже, когда она услышала и увидела реакцию Иосифа Виссарионовича.

- Ты что? - кричал он на сына. - У меня люди в подвалах ютятся, в коммуналках, а я должен тебе миллионы дать, чтобы ты своей жене бассейны мраморные строил?..

Забыла сказать, что Капитолина Васильевна была известной пловчихой до замужества. В общем, отказал. Где уж Василий достал денег, не знаю. Но бассейн открыл. И не для себя или своей супруги. Для армейских спортсменов, детей. Сейчас вряд ли кто способен подсчитать, сколько мальчишек и девчонок научилось здесь плавать.

С помощью Сталина-младшего и Сева не раз решал проблемы, встававшие перед армейскими спортсменами. До сих пор в спорткомплексе ЦСКА работает Вениамин Быстров, игравший с Севой в футбол еще в годы войны в Новосибирске. Позже он всей душой рвался к моему мужу в команду, но не будешь же жить на футбольном поле в перерыве между играми? И тогда Всеволод Михайлович отправился по начальству - "выбил"-таки комнату в коммуналке товарищу. Правда, Быстров остался в Новосибирске, по личным мотивам. Кстати, ради других Бобров был легок на подъем: любую вершину готов штурмовать, лишь бы помочь несправедливо обойденному. А вот о себе - забывал...

Что еще сделал Василий Сталин для нашей семьи? У Севы был приемный брат, которого он очень любил. Вместе с отцом Всеволода Михайловича, обыкновенным инженером с питерского завода "Восково", они уйму порогов обили, но никак не удавалось получить право на усыновление этого брата. Пришлось объяснить ситуацию Василию Иосифовичу. Тот помог.

Мы безапелляционны в оценках. Хороший человек, плохой человек. А вот спроси меня, каким он был, Василий Сталин, не знаю, что сказать. Севу он любил. А разве способен на это бескорыстное чувство стопроцентный негодяй?..

---

Василий Сталин был не единственным из предержащих мира сего, кто благосклонно относился к спортсменам. Что далеко ходить за примерами, тот же Леонид Ильич нередко позволял себе поболеть с трибуны столичных стадионов и дворцов спорта за хоккеистов, футболистов. Бобров, даже если б очень захотел, от этого внимания не избавился бы. Во-первых, уровень его спортивного мастерства, статус суперзвезды обязывал генералов и партийных бонз оказывать лидеру армейского спорта особое внимание. Во-вторых, жил он в таком доме, где от контактов с "хозяевами земли русской" было не уйти. Сами судите: прямо над Бобровыми обитали маршалы Колпакчи, Бирюзов. Те, что разбились в 'авиакатастрофе маршалов". А Николай Булганин, так тот просто звонил домой и предлагал:

- Всеволод Михайлович, пойдемте прогуляемся..

Вот так и шествовали они по двору "генеральского дома", мирно беседуя о футбольно-хоккейных делах. Для Боброва это всегда было главной темой разговора, а партийный руководитель, видимо, давал таким образом мозгам паузу, освобождая их на время от дум за Отечество. А может быть, интерес этот был абсолютно искренен, ответить не берусь.

В любом случае, если анализировать характер Боброва, возникает сомнение, что этот патронаж доставлял ему всегда только радость. С другой стороны. Всеволоду Михайловичу были абсолютно чужды подобострастность и заискивания. Стало быть, и в беседе с Булганиным, и за столом у Сталина, и в кабинетах разных Бобров себе не изменял. Имел, как говорят, право.

Ближе и прочнее были отношения Боброва, его семьи с людьми мира искусства. Объяснить это просто: спорт и искусство всегда шли бок о бок. А в 40-60-е особенно.

Поэма о курносом носе

- Кое-кто жалуется: вот жизнь прошла и вспомнить нечего. У меня все наоборот что ни вечер с Севой, то обязательно какие-то интереснейшие встречи, события, разговоры. До сих пор на нашей кухне, превращенной им в домашний клуб, нет-нет да и чудится его голос.

Это я к тому говорю, что трудно с ходу выделить что-то особенно сокровенное или смешное из нашей жизни. Все переплелось.

Однако есть дни. которые ночью разбуди - перескажу по часам. Таким было 1 декабря 1970 года. Сидим мы дома. На улице стужа. Уже и не надеялись. что кто-то забежит на огонек. Вдруг - звонок. Точнее, не звонок, а трезвон сумасшедший. Открываю - в дверях Евгений Евтушенко. Все знают, какой стиль в одежде он предпочитает? Двадцать лет назад его вкусы были теми же: громадное пальто с широченными отворотами на широченных плечах, на голове гигантский лисий треух. Это сейчас такие на улицах попадаются, а тогда... В общем, Евтушенко. В этот день он праздновал очередную годовщину своего приемного сына, который у него был еще до брака с Беллой Ахмадулиной. Надо сказать, что в это время для Евгения Александровича считалось опальным. Во Франции вышла его автобиографическая книга, которая не слишком-то понравилась советским цензорам со Старой площади. А Евтушенко хлебом в те годы не корми - дай оказаться в оппозиции. У него в такие периоды особый кураж просыпался. Сева с ним был знаком уже несколько лет, любил его и на опальный свет над головой поэта внимания не обращал, с удовольствием звал в гости.

А тут без зазываний обошлось. Евтушенко нагрянул сюрпризом. В этом самом куражном настроении. Господи, сколько же своих стихов он тогда прочитал. И как! Постепенно кухня в маленький зал превратилась: пришел Коля Рыбников с женой, старые Севины друзья. Яша Охотников -в свое время он был порученцем у Василия Сталина, затем учился, руководил Центральной спортивной базой. Большая умница. Так и сидели до глубокой ночи, слушали Евтушенко. А спустя несколько месяцев в печати было опубликовано новое творение Жени - поэма о Боброве. Та самая, где Сева с курносым носом, чуть картошкой...

Вот о ком нельзя не сказать. так это о Леониде Осиповиче Утесове. Дружба Севы с ним завязалась через седьмые руки. Но малокровной от этого не была. Даже разница в возрасте не сказывалась на отношениях наших семей. А ведь Л’ёдик - так звали Утесова близкие - был старше Севы на 27 лет.

Познакомились мы таким кружным путем. Одним из самых закадычных друзей Всеволода Михайловича был Евгений Казаков. В прошлом - тоже спортсмен, волейболист. После большого спорта Женя работал в ансамбле песни и пляски Александрова. А женат был на сестре Тони Ревельс, очень известной танцовщицы, которую в паре с Новицким должны помнить многие. После смерти сестры и жены Утесова именно Тоня, по сути, опекала Леонида Осиповича. Каким он остался в памяти? Энергичным, азартным человеком, не знающим преград. Правильно. Но как это часто бывает, в обычной жизни, особенно в старости. Ледик был иным: беззащитным, требующим постоянной заботы человеком. Говорят, что дружба должна на чем-то зиждиться. Людей связывает пережитое, общие интересы и работа, детство. Что могло связывать столь разных людей, как Сева и Ледик? Думаю, талантливость. Ощущение своей исключительности. в хорошем смысле слова, влекло этих мужчин друг к другу. И они друг друга стоили.

---

Из какого бы мира ни были друзья Всеволода Боброва, все они так или иначе, помимо удивительных человеческих качеств, искали в нем -и находили - магию выдающейся личности, мастера. Это само собой разумеется. Но мне кажется, что где-то все же существовала граница, за которой похожесть характеров, единство идеалов, личностный интерес уже не имели для Боброва значения. Ибо невозможно по ту сторону этой границы было найти взаимопонимания с людьми, вращающимися в неспортивных орбитах. Ядром Бобровской индивидуальности, целым и неделимым, оставался спорт. Проникнуть в него могли лишь те, кто был таким же спортивным человеком: и плотью, и духом. Ибо сколько ни объясняй артисту или генералу, директору магазина или простому работяге, что способен испытывать человек, забивая голы в этот проклятый четырехугольник ворот в финале Олимпийских игр, они этого не поймут. Это надо испытать самому.

Утверждать не берусь, но уверен все-таки, что самым настоящим Бобров бывал с теми, кто вместе с ним делал главное дело его жизни, делал то, ради чего "Бобер" родился - Игру.

Команда молодости нашей

- Этот день я тоже запомнила навсегда - 11 июня 1972 года. Мы с трудом добрались до Эшер, где решили с Севой отдохнуть несколько дней. Было около полуночи, когда его позвали к телефону, сообщив, что на проводе Москва. Вернулся Сева другим человеком. Коротко и мягко сказал:

- Женя Бабич покончил с собой...

Бабич, Шувалов, Бобров - эти три фамилии для любителей хоккея, как одна. Олицетворение атакующего хоккея 40-50-х годов. Так что, думаю, не надо объяснять, что означало для Севы печальное известие из Москвы. Женя был для него не только партнером по звену, с которым они делили мировую славу, он был еще и другом.

Когда они сходились вместе, за ними было очень интересно наблюдать. У Бабича характер тот еще, и Сева заводился с пол-оборота. Они, наверно, вообще не могли разговаривать в нормальном тоне: шумели, спорили до хрипоты. Посторонние, впервые видя их "беседы", опасались, что недалеко и до драки. Но это была лишь оболочка их отношений, глубоких, искренних, проверенных годами.

Женя для многих являлся загадкой. Эмоциональный, очень легко впадающий в минор, как он мог быть "звездой" в столь мужественном спорте, как хоккей? Однако мог. Не раз и не два слышала, как после какой-либо заурядной неприятности Бабич приговаривал как заклинание: "Нет, так жить нельзя. Покончу с собой к чертям". Пророческие фразы. До сих пор неизвестно, что же заставило его тогда запереться в собственной ванной. На поверхности причин, толкающих человека на столь страшное решение, никто не видел. Сева - в том числе.

Но это не было и спонтанным поступком, в приступе внезапной болезни, затмения. Позже мы узнали, что в этот день Женя встретил где-то знаменитого капитана "команды лейтенантов" Гринина и спокойно заявил ему. что покончит с собой в самое ближайшее время. Разумеется, Гринин не поверил. Кто ж такому поверит? А Бабич готовился к роковому поступку. Даже белье чистое приготовил. И одежду.

... Мы так и не успели на похороны в Москву. Слишком быстро все произошло. А в июне этого года уже в одиночестве, без Севы, я все же оказалась на могиле Жени. Теперь хоронили его вдову, удивительную женщину. Время безжалостно. Не вчера это узнала. но от этого не легче. Что же до Жени, то воспоминания о нем особенно тягостны еще и потому, что в судьбе нашей семьи он главный свидетель самого радостного события. Именно Женя Бабич приезжал за мной в роддом после рождения Миши.

Всеволод Михайлович очень ценил и любил тех, с кем играл. С особым трепетом и нежностью он вспоминал своих ленинградских партнеров, вообще ленинградский период. По-моему, он город на Неве любил больше, чем Москву.

Очень он волновался перед памятной игрой ветеранов Москвы и Ленинграда, которая состоялась, если не ошибаюсь, в 1967 году. Я поехала на стадион вместе с Севой. Был очень жаркий день, трибуны забиты до отказа. Никто не ожидал, что матч футбольных ветеранов вызовет такой громадный интерес, в летний выходной, когда москвичи всему прочему предпочитают дачные огороды. Ворота ленинградцев защищал известный голкипер Алексей Иванов. Он вышел на поле в той - жуткой! - форме, что была в моде перед войной: свитер грубой вязки, трусы ниже колен, кепочка-блин. Смех да и только! Но стоял отлично. Был у него могучий стимул: уж очень не хотел пропустить гол от Боброва, игравшего за Москву. Встреча закончилась вничью и почти сразу после финального свистка разразилась могучая гроза. Красивый получился день. Мы поехали провожать ленинградцев на вокзал. Когда поезд отошел от перрона, я поняла, что это один из самых счастливых дней в Севиной жизни. Без всякого преувеличения.

Нечто похожее было в 1972 году, когда в Москву после перерыва в несколько лет опять приехали представители канадского хоккея. Волею судеб Всеволод Михайлович оказался в эпицентре примирения советского "любительского" хоккея и канадского профессионального. Как большой мастер, серьезный тренер, он понимал, что этот компромисс неизбежен и необходим. И всячески ратовал за него. Суперсерия 1972 года - это и его заслуга.

В дни, когда в Москве работали Ахерн, канадцы Синден, Фергюсон, представлявшие НХЛ, финн Палтонен, владелец всемирно известной фирмы "Кохо", Всеволод Михайлович был именинником. Правда, и он, и я сожалели, что так и не удалось толком подружиться с этими людьми. Не было времени. Впрочем, времени ему всегда не хватало. И я до сих пор удивляюсь, как он все-таки умудрялся быть близким и доступным такому громадному числу людей. Наверное, доброта - то качество, что времени неподвластно.

Есть расхожая фраза: у нас в стране человека начинают славить только после смерти. К Боброву это не относится. Он сполна познал славу при жизни. И до сих пор его помнят и любят миллионы поклонников спорта. "Мы живы, пока о нас говорят", - сказал как-то Всеволод Михайлович. О нем говорят по-прежнему.

А в 1982 году Моссовет даже издал постановление, в котором шла речь об установлении памятной доски Всеволоду Боброву, первой памятной доски спортсмену в стране. Шесть лет готовый барельеф пылится на складе ЦСКА. До сих пор усилия Елены Николаевны Бобровой не принесли успеха: постоянно находятся нелепые отговорки, с помощью которых городские власти и руководство армейского спорткомитета оттягивают исполнение принятого девять лет назад решения. Неужто память тех, кто при жизни искал дружбы и расположения Всеволода Михайловича, отличается от памяти тех, кто "болел" за него на простых скамейках стадионов?

Пока нет комментариев, смелее!