В свои неполные двадцать восемь он успел уже столько, что иному хватит на три футбольные жизни. И стать самым юным футболистом высшей союзной лиги, дебютировав в шестнадцать в торпедовских воротах. И выиграть Олимпиаду. И получить тяжелейшую травму, после которой на его уровень возвращались единицы. И стать последним чемпионом Союза с ЦСКА. И узнать, что такое чемпионаты Европы, мира, и почем футбол на родине футбола.
Спецы из спецов авторитетнейше заявляют: расцвет вратаря начинается только где-то около тридцати. Дмитрий ХАРИН ничего не имеет против этого утверждения, хотя и опровергает его всей своей карьерой.
— Вот только все почему-то отмечают, что среди вратарей больше всех футбольных долгожителей, забывая при этом, что самая нервная футбольная работа, как ни крути, у нас. В поле-то ответственность на десятерых делится, а здесь, в рамке, все на тебя ложится. И будь любезен соответствовать.
— Какое в Англии самое распространенное пожелание вратарю от партнеров перед игрой?
— В русском переводе оно звучит как "сыграть на ноль!". Я всегда охотно его принимаю, но при этом неизменно почему-то думаю: забили бы вы, ребята, парочку, тогда можно даже и не на ноль сыграть, а выиграть...
— Возможен вариант, когда кто-то укорит тебя в чем-то после пропущенного гола?
— Только если в первые мгновения после гола. И то это будет какой то эмоциональный восклик. А так профессионалы очень деликатно относятся друг к другу. Не поймал — значит, не мог. Пошли попробуем забить. Так же и я могу чисто автоматически "пихнуть" защитнику, если он, на мой взгляд, ошибся, но даже, скажем, в перерыве матча мы уже никогда не возвратимся к этому моменту — он уже ушел, и взаимными упреками его не переиграешь.
— По мне — очень. Я вот часто смотрю Италию, которой все столько восхищаются. И что же? Там на два-три острых момента за тайм приходится сорок минут катания мяча поперек поля. По-моему, есть от чего заскучать и вратарям, и зрителям. В Англии же все действия футболистов направлены прежде всего на атаку. Да, пусть многовато фланговых проходов, навесов, но ведь все подчинено одному стремлению: побыстрей доставить мяч к воротам. Он постоянно ходит от штрафной до штрафной. И зритель к этому уже привык, для него соль игры — в ее остроте, он не обратит ровно никакого внимания на самый изящный финт в центре поля, но будет приветствовать самую корявую попытку удара по воротам.
— Вообще в Англии благодарный болельщик?
— Здесь своя специфика зрительской благодарности, к которой не так просто привыкнуть. У нас, к примеру, игрока, выносящего мяч в трибуну, освистывают и свои, и чужие, а здесь простота для достижения результата только приветствуется. Правда, порой сложновато бывает понять, что же англичане считают достойным результатом. К примеру, мы в позапрошлом сезоне вышли в финал Кубка Англии, где взяли и проиграли "Манчестер юнайтед", за который тогда еще Андрюха Канчельскис выступал. Да не просто проиграли, а 0.4.
И вот представь себе, что на следующий день мы, как короли, ездим в открытой машине по своему району Лондона и приветствуем болельщиков — толпы людей выражают нам восторг по поводу такого позорного поражения — как же, "Челси" (поскольку "Манчестер" еще и чемпион) будет теперь играть в Кубке кубков, а до того клуб кучу лет в еврокубки попасть не мог. И футболисты тоже вроде как счастливы своими достижениями. Но я, которому эти четыре штуки вбили, чувствовал себя на том празднике жизни полным идиотом.
— А случалось, что ты не только болельщиков не понимал, но и футболистов?
— Так было во время той же кубковой нашей эпопеи. Решающие игры проводились на "Уэмбли", и я видел, как многие ветераны английского футбола с благоговением гладили траву этого стадиона, на котором проводятся только несколько самых значимых матчей в году. И, опять же, не мог понять такого почтения. Пока мне не объяснили, что в Англии профессиональный футболист может считать, что жизнь его прожита не зря, если он хотя бы раз вышел на поле "Уэмбли". И что мне, который приехал сюда и сразу почти такой чести удостоился, их чувств не понять.
— Никогда?
— Ну, сейчас-то многие английские футбольные традиции вызывают у меня куда меньше удивления, чем поначалу. Но все равно еще раз проехаться по Лондону триумфатором без кубка не очень бы хотелось. Вот с призом — другое дело.
— Нынешний состав "Челси", хотя бы по именам, к этому как будто располагает...
— Согласен, Гуллит, Хьюз, Петреску — это имена. Но даже англичанин Хьюз у себя в Манчестере играл в несколько другой футбол, чего же тогда говорить о более дальних пришельцах. Хотя Гуллит, конечно, красавец. Залюбоваться им даже на тренировках можно. Как с мячом человек работает! И годы, по-моему, совершенно ему не в тягость — с его здоровьем и отношением к делу еще много лет по полю носиться можно.
— И авторитетом своим никого не давит?
— Это же не у нас, не в России, где слишком часто авторитетный игрок пытается другим показать, какое он влияние на тренера имеет. А Гуллиту с его именем зачем доказывать, что он в футболе достиг большего, чем наш тренер Гленн Уоддл, тоже, наверное, человек в этом мире небезызвестный. Поэтому если Уоддл говорит, к примеру, что сегодня на тренировку выходим без головных уборов — так мы вроде закаляемся, — то Гуллит это известие воспринимает совершенно спокойно, не напоминает тренеру, что он Гуллит, что на дворе зима и что более идиотской фразы перед тренировкой он еще ни разу в длинной своей жизни не слышал. Нет, тренер сказал — значит, так тому и быть. А по каким соображениям этим свою голову лучше не забивать.
— Но тот, у кого голова действительно зимой без шапки мерзнет, может как-то объяснить Уоддлу ситуацию?
— С нашим тренером на отдыхе можно и по бокалу пива выпить, и по сигарете выкурить. На голову нельзя вот только ему сесть группе игроков, как это дома у нас принято. В любом случае решения принимать и отвечать за них будет он, не деля эту ответственность с футболистами, на которых при случае можно будет все свалить — если прежде они его не свалят. Насколько же тут уважительны отношения тренер — игрок!
— Но вот ты пропускаешь, к примеру, три "своих" мяча, и Гленн Уоддл, при всем к тебе уважении...
— ...Никогда даже не намекнет никому, что мы из-за меня проиграли. Его до утра могут на пресс-конференции терзать, и он расскажет массу интересного о некоторых недоработках нашей обороны, о небольшой проблеме связей между линиями, соперника может похвалить, судью с погодой пожурить, но ни в жизнь не произнесет: "Если бы не нелепые ошибки нашего вратаря (защитника, хава, форварда)..." Англичане эту игру в свое время придумали как командную, и они же больше ста лет уже считают, что проигрывают и побеждают в ней все вместе.
— Да, но вратарь, как ты говоришь, все-таки всегда один...
— Вот тут да — любителей о коллективе вспоминать особо не находится. Поздравят кого-то в прессе или на телевидении с хорошо проведенной игрой, и он ни за что не скажет, какая большая заслуга защитников в том. что он ничего сегодня не пропустил. Да, спасибо, вы правы, сегодня действительно был мой день. Я шел к этой удаче так-то и так-то... И уж тем более никто не проговорится: я, мол, мог взять тот мяч, если бы за мгновение до удара сделал то-то и то-то. Потому что здесь отчего-то любят только тех, кто делает, а не говорит, что бы он мог сотворить тогда-то и тогда-то. Зачем нам нужен человек, который, оказывается, может что-то, но почему-то не делает?
— Вратарь в Англии — он же частенько и последний защитник?
— Да уж, если мы "попадаем" и пытаемся отыграться, около своих ворот я найду не много помощников. Тут уже не только штрафная вся на мне, но еще и подступы все, ближние с дольними. И не надо, наверное, объяснять, с каким рвением летит к мячу восьмидесятипятикилограммовый английский нападающий, если видит, что защитников перед ним нет, а имеется лишь вратарь, которому нельзя уже играть руками. И мне надо успеть и в мяч сыграть, и живым еще, желательно, остаться.
— В жесткий футбол играют жесткие люди?
— Железные просто. И если они травмируются, то уже серьезно. А делать вид, что у тебя что-то забилось-потянулось, здесь себе дороже. Если ты объявил, что болен — за тебя берутся всерьез. Физиотерапия, массаж, бассейн, опять терапия... Две тренировки в день проще вытерпеть, чем такое муторное лечение. Так что англичане по пустякам к доктору не обращаются.
— А что тебя больше всего раздражает в их футболе?
— Весьма своеобразная трактовка судьями некоторых пунктов правил в единоборстве вратарь — нападающий. Впечатление такое, что арбитры пытаются всеми силами уравнять нас в правах: если киперу разрешается играть руками, то форвард, оказывается, может с ходу втыкаться в него всем корпусом, помогать себе в борьбе локтями, а уж блокирование вратаря проходит просто за официально разрешенный прием. Но еще хуже, что задолго до моего приезда сюда кто-то приучил английских защитников к тому, что если вратарь крикнул: "Мой!", то мяч этот уже его, а остальные все ни за что не отвечают. А как тут этот чертов мяч намертво взять, если с тобой минимум двое противников за него еще бодаются? И вот отыграешь его куда в сторону, а помощники-то мои своих уже растеряли, я же обещал им, что все поймаю. И вот который год я с ними бьюсь — бесполезно. "Якнул" — изволь ловить. Нас, говорят, с детства так учили. И что у них за тренеры детские тут...
— Но болельщик, тем не менее, "тащится" именно от такого футбола?
— И футболистам закиснуть не дает. Ведь, если вдуматься, шестьдесят игр в сезоне — это запредел. Ни сил, ни эмоций никаких хватать не должно. Но — "народ требует". Когда за час-полтора до игры ты видишь тысяч двадцать пять на стадионе, то не думаешь, за тебя они пришли переживать или же против. А думаешь лишь о том, что люди пришли на футбол, который ты им сейчас покажешь. Что не сможешь ты плохо при таком скоплении народа сыграть. К самой игре их будет, чаще всего, "полна коробочка". И очень мало кто из них приходит молчать или же чинно хлопать в ладоши. Такая аудитория мертвого на подвиг поднимет. Вот и оживаешь всякий раз, сам потом удивляешься — откуда что взялось? От них все, от зрителей.
— Ты уже слабо представляешь себе, как можно играть дома, в России, при полупустых трибунах, которые регулярно собирают в Москве все три бывших твоих клуба: "Торпедо", "Динамо" и ЦСКА?
— Так зрителю-то нынче предложить что-то нужно — для начала не тге же деревянные облезлые скамейки, на каких до войны еще деды нынешних болельщиков сидели. Об удобствах его подумать, а потом уже сетовать — что ж это он к нам не идет-то, сердешный? Хотя я понимаю все трудности наших клубов: от министерств и ведомств помощи теперь не очень дождешься, приходится крутиться самим. А дело это в российских условиях особенно непростое. Я знаю, например, что только у очень немногих клубов есть настоящие президенты — те, что сами себе истина, которая в последней инстанции. В большинстве же руководители профессиональных футбольных клубов выступают посредниками между, скажем, мэрией и теми футболистами, которым они что-то обещали при приеме на работу. Вот в эту мэрию они и идут в качестве просителей: дайте, если хотите футбол приличный в городе иметь, то-то и то-то. А если те пообещают, а потом выполнить не смогут? Футболисту что, легче от того, что денег нет не конкретно ему на зарплату, а вообще в городском бюджете? Или же берется какой-то серьезный спонсор, всероссийского такого масштаба, помогать сразу десятку команд. И обещает их премировать в конце сезона в случае успеха, допустим, машинами. А они берут, вдохновленные, и все обещанное в своих лигах и зонах выполняют. Но спонсор на такие доблести явно не рассчитывал: есть, к примеру, всего два десятка автомобилей. И вытягивается цепочка: вам авто не досталось потому, что тем ушло, а вам не хватило, потому что этим отправили. Людей только Друг с другом лбами сталкивают, пренебрегают одним из основных жизненных законов: не можешь выполнить — не обещай!
— В этой связи у вратаря "Челси" и сборной России есть какие-нибудь пожелания к РФС?
— Только одно — и к руководству РФС, и к самому себе. У нас существует контракт, в котором обязанности сторон оговорены весьма четко. И остается лишь пожелать, чтобы все написанное выполнялось. И чтобы мы не обещали друг другу чего-то несбыточного...