Отрывки из книги «Форварды» Льва Филатова (вторая часть)

Сергей Сальников

Заглянул в два авторитетных справочника, и в обоих о Сальникове слово в слово сказано следующее: «Один из наиболее техничных игроков советского футбола». Фраза удобная, раз и навсегда изобретенная для служебного пользования: все верно, но и не схвачено ничего, что бы позволило отличить человека от десятка других, кому тоже годен этот отзыв.

Техничность — дар счастливой координации. который полагается лелеять и упражнять. Сама по себе техничность не делает игрока крупной величиной. Ею надо распорядиться таким образом, чтобы окружающие поняли, какие преимущества она дает игроку, как выгодно команде иметь такого игрока и. наконец, как вырастает, поднимается вся игра, когда ее ведут технично. Искусному человеку позволено многое. Два-три финта, защитник теряет голову, и публика аплодирует. Обведен один, другой, третий, и снова одобрение на трибунах. И уже складывается та самая фраза: «...из наиболее техничных...» Кто же против красивого?! Прекрасно, когда футбол сшивают не из одних суровых нитей, а и из цветных. Тот наблюдатель, который, глядя на такого иллюзиониста, вдруг произнесет вслух: «А что дальше? Кому это нужно?» — рискует нарваться на упрек в занудстве. Между тем он смотрит в суть футбола, который не читки требует с актера, а полной гибели всерьез», не демонстрации техничности, а ее употребления для общего дела игры и победы.

Да, Сергей Сальников — «...один из наиболее...» Больше того, он, и перестав играть, остался в глазах не только зрителей, но и новых поколений футболистов наиболее авторитетным экспертом по части техники, что ему удалось благодаря его заметной журналистской деятельности. Его и в этой области полагается признать «одним из наиболее техничных», он пользовался пером затейливым, тонко заточенным. Его заботил, как он выражался, «стиль письма», спортивная душа обязывала его к соревнованию с журналистами-профессионалами. Думаю, у нас не было другого автора, который бы подмечал так много деталей игры, обычно остающихся незамеченными. Бывало, мы в редакции вдоль и поперек обсудим вчерашний матч, и не только в журналистском кругу, а и с участием кого-нибудь из тренеров, из бывших мастеров, и вроде бы уже все сказано, а явится Сальников и скажет: «А вы заметили, как восьмой номер с лета, одним касанием опустил мяч одиннадцатому, а тот не ждал такой прыти и испортил момент?.. А как он разыграл длинную стенку с десятым во втором тайме? У нас с Игорем Нетто так получалось...» И дальше в таком же роде разберет по памяти многие эпизоды, пусть даже и не оказавшие влияния на ход главных событий. И наш разговор, было угасший, продолжается, мы все, поощренные Сальниковым, начинаем что-то еще припоминать, открываем подробности, которые оставили в стороне, увлеченные больше сюжетом и драматизмом матча, чем его тонкостями.


Сальникову принадлежит термин «тактика эпизода». Суть тут в том, что в ходе общекомандных операций успех зачастую приносит чисто и умно разыгранный короткий эпизод. Ему это и полагалось подметить, поскольку он сам. будучи игроком, особенно преуспевал в эпизодах, умел их создавать и завершать. И кроме того, он их коллекционировал, держал в памяти, и свои собственные, и те, что подметил с трибун. Это была его личная «эпизодотека», составленная не кое-как, а с большим разбором. Забавные, нелогичные происшествия, приключавшиеся на поле, он тоже в нее включал, любил повеселить слушателей и сам хохотал. Ему чужды были навязчивые, догматические каноны, пройдя через труженичество и все тяготы. Сальников сберег отношение к футболу как к тонкой, веселой игре, где высоко ценится все редкое, необычайное, возникающее среди обязательных бесконечных повторений.

Он был виден, различим на поле. Высоко поднятая голова, плечи развернуты, грудь вперед, весь уклончивый, чуткий, легконогий, прыгучий, готовый моментально изменить направление своего ли движения или движения мяча. Всегда оставалось впечатление, что ему все дается легко, само собой, как бы между прочим. А он еще и убеждал нас в этом впечатлении, выбирая приемы посложнее, поинтереснее, избегая простеньких, стандартных, заранее угадываемых. Любя мяч, он, как истинный мастер, знал меру этой любви. Красивый, он не красовался, играющий, не заигрывался. Никита Симонян, главный бомбардир «Спартака», и по прошествии многих лет повторяет: «Повезло мне с партнерами, сначала Тимофеич (Николай Дементьев), потом Серега (Сергей Сальников). Эпизод одному не создать, это Сальников знал прекрасно и свою изощренную техничность не держал для личного удовольствия. вкладывал ее в общий котел, благо его понимали, ведь рядом находились кроме Симоняна Нетто, Ильин, Исаев, Татушин, Парамонов, Масленкин, знавшие толк в классной игре.

Сальников — из удачливых. Прожитые им в футболе годы необычайно насыщенны. Ему было девятнадцать, когда ленинградский «Зенит» 27 августа 1944 года играл в финале Кубка СССР с ЦДКА. Сальников, левый крайний «Зенита», забил решающий гол, и ленинградцы победили 2:1, Среди кубковых финалов за этим навсегда сохранится особое место: сыгран в дни войны. Сальников был в сильном московском «Динамо», в «Спартаке» в его лучшие сезоны, стал олимпийским чемпионом в Мельбурне. в рядах сборной участвовал в знаменитом матче в 1955 году с чемпионом мира — командой ФРГ. матче. сделавшем наш футбол широко известным, играл на чемпионате мира 1958 года в Швеции. Он на поле встречался со звездами мирового футбола, и в партнерах у него перебывали все звезды нашего футбола тех лет. и состоял он под началом самых известных тренеров. У него всегда перед глазами высококлассные образцы, он равнялся по ним, умел их подметить, ухватить, запомнить, перенять. И оставался среди наиболее искусных им равным.


Сальникову я обязан многими футбольными удовольствиями, испытанными в те годы, когда он играл, а я сидел среди зрителей. Когда же мы стали товарищами по профессии, я стал ему обязанным за рассказы «с поля», за экскурсии по этажам высотного футбола. Он был не из тех. кто твердит общеизвестное, повторяет общепризнанные, устоявшиеся характеристики. Вдруг скажет осторожно. не на публике, а наедине, но твердо про какого-либо знаменитого бомбардира: «А играть-то он не умел». Сначала удивишься, а поразмыслив, припомнив, поймешь взыскательную точность Сальникова.

8 чем-то, возможно, и я был ему полезен как редактор. Но вот незадача. Много лет пытался и не мог заставить его сесть за книгу воспоминаний. По пальцам можно пересчитать мастеров футбола и тренеров, способных без помощи и подсказок литераторов рассказать о пережитом. Сальников среди таких был первым. Читая его обозрения в газетах, слушая его телерепортажи, я печалился, что этот человек, имевший свой отчетливый, проверенный всей его жизнью, не только не устаревающий, а делающийся все более актуальным взгляд на футбол как на игру красивую и умную, не соберется с духом и не засядет за книгу.

Последние встречи остаются в памяти как особо многозначительные. В перерыве матча мы столкнулись в коридоре под трибунами стадиона «Динамо». Только что в «Советском спорте» были напечатаны очерки из этой моей книжки о пятерке форвардов послевоенного ЦДКА. Я не сомневался, что Сальников их прочитал и внутренне насторожился, ожидая его неминуемого и чрезвычайно важного для меня отзыва: героев очерков он знал короче, чем я, он с ними играл и дружил.

И тут молодая улыбка во все лицо и слова неожиданные, мило непосредственные:

— Я за вами тянусь, думаю догнал, а прочитаю новенькое и вижу — нет, еще отстаю... Вы и меня не забудете? Иногда я играл совсем неплохо, например с «Миланом» в Италии, жаль, у нас не видели...

На душе у меня полегчало, больше ничего не требовалось, и я поспешил перевести разговор:

— Сережа, а вы начали писать свою книгу?


— Опять вы за свое?

— Не за свое, а за ваше.

— Сяду, сяду, время никак не выкрою. Да вы же знаете, меня еще могут не понять...
Он верно чувствовал, что не все могли бы понять и признать его «техничное» отношение к футболу. Да разве легко дается правота?! Это потеря, что книги Сальникова нет.

Никита Симонян

На протяжении четверти века, до того как взошла звезда Блохина, Симонян был самым результативным форвардом советского футбола. Да и сейчас он — и, как видно, надолго — второй. До сих пор числится за ним рекордное достижение: 34 мяча в 36 матчах чемпионата 1950 года. Сколько лет минуло, а ни один из бомбардиров и близко не подходил к симоняновскому числу. Много-много раз видел я его на поле, восхищался его голами, а связно объяснить, за счет чего они ему удавались, не умел. Какая-то загадочность, скрытность окружала его успехи. Не был он чудодеем. как Григорий Федотов, не пробивался как Бобров, Пономарев, Соловьев, не петлял и не изворачивался, как Иванов, не бил сокрушительно, как Гринин, не был «геометром», как Бесков.

Кто бы ни вспоминал, ни толковал о Симоняне, обязательно упоминал о его безукоризненной корректности. И в разговоре, даже если вспыхнет жаркая дерзкая перепалка, он вежлив. никого не заденет неосторожным словом, в обращении с людьми, будь то приятели или случайные встречные, неизменно выдержан, терпелив. любезен. Человеку не дано уйти от самого себя: Симонян и на поле был такой же. В его движениях, прежде чем сила и быстрота, бросались в глаза мягкость, округлость, какое-то даже смущение из-за того, что попал он в общество, где все как один резкие, не церемонятся. Словом, на первый взгляд оставлял он впечатление человека не от мира сего, не от футбольного мира.


Уже во время работы над этими очерками, повстречав Симоняна, я спросил: «Как бы вы сами объяснили, благодаря чему забивали так много?» И он, нисколько не удивившись вопросу, чуть подумав, сказал следующее: «В молодые годы я не был полезен в середине поля, в подыгрыше. А как только возникал голевой момент, что-то во мне преображалось, менялось, я весь собирался в кулак, чувствовал уверенность, все видел, знал, что нужно сделать. Позже я перестроился, стал больше участвовать в командной игре и к завершению атаки шел вместе со всеми...»

Итак. Симоняна преображал голевой момент. Здесь кончалась его кажущаяся расслабленность, его «вежливость». Дальше — никаких колебаний. быстрый скользкий рывок и удар в ту точку, которую он успел выбрать. Симонян был не из тех, кто бьют и бьют при малейшей возможности, надеясь, что когда-нибудь мяч попадет куда надо. И не из тех, кто, под игом сомнений, то подправляет себе мяч под ногу еще получше, то ищет глазами партнера, да так ни разу за весь матч и не ударит Симонян бил не часто, а забивал чаще других. И это не парадокс, это стиль, сначала человеческий, а затем футбольный. Он знал себя и не пытался быть каким-то другим.

В молодости ему крупно повезло с партнерами. Иметь рядом Дементьева и Нетто значило получать постоянно в подарок голевые моменты И им. разумеется, было удобно знать, что. если Никита пошел на удар, дело будет. Потом, в 1955 году, в «Спартак» вернулся Сапьников. И ему и Симоняну быпо в «районе тридцати», оба искушенные и закаленные, они нашли друг в друге людей одного игрового направления и, получив в товарищи молодых форвардов Бориса Татушина. Анатолия Ильина и Анатолия Исаева, стали опорой пятерки нападающих, можно смело сказать, образцовой, которая украшала в те годы наш футбол и в «Спартаке» (чемпионы 1956 и 1958 гг.) и в сборной страны (в полном составе — олимпийские чемпионы в Мельбурне).

Способность к разгадке голевых моментов, сделавшая молодого Симо-няна снайпером, с возрастом как бы расширилась, став способностью решать многоплановые тактические задачи. Но и сохранилась. Вот цифры его последних чемпионатов: 1956 г. — 16 мячей в 20 матчах, 1957 г. — 12(18), 1958 г. — 9(21).

Год 1958-й был по существу прощальным в карьере Симоняна центрфорварда. Летом того года наша сборная выезжала на финальную часть чемпионата мира в Швецию. И там, в самом первом матче, со сборной Англии, сыгранном вничью — 2:2, счет четким низовым ударом открыл Симонян. Мне приходилось не раз от него слышать, что он гордится этим своим ударом. Понять его можно. И первый наш чемпионат мира и сборная Англии не рядовой противник, и удар был нанесен классно (я тому свидетель), а форварду, как никак, тридцать два, и для «эндшпиля» ход, признаем, был эффектный.

Тонкость в любом проявлении, в области ли чувств, в ремесле ли, в искусстве не бывает очевидной, не лезет в глаза. Ее надо уметь различить и оценить по достоинству. Иной раз, сидя на трибуне, можно было не сообразить, откуда взялся Симонян и как сумел он отправить мяч в сетку. Это и была его особенность игрока в высшей степени тонкого, обнаруживавшего себя в угаданные им считанные мгновения.

Много лет Симонян отдал тренерскому занятию. И в нем он умел угадывать «голевые моменты»: дважды «Спартак» и один раз «Арарат», находившиеся под его началом, мало того что становились чемпионами, остались в памяти командами с красивой атакующей игрой. Не сомневаюсь, что во всех этих случаях хороший вкус Симоняна. его наставления мастера мастерам были той отделкой, которая придавала законченность, блеск и лоск. Когда же он сталкивался с необходимостью в решительной, коренной перестройке, в переучивании, в наведении железного порядка, ему это оказывалось как бы не с руки. То ли он был смолоду избалован своими благополучными игровыми сезонами, своим талантливым, счастливо сложившимся спартаковским окружением, или проявлялись врожденные мягкость и деликатность, тренеров не выручающие, как бы то ни было, Симоняну многотрудное, упорное, терпеливое строительство не давалось. А в отделочных работах его рука, его футбольная тонкость легко угадывались.

Пока нет комментариев, смелее!